Ах, и какие только слухи не ползут про омертвевший квартал города Энска – уши ласкают каждого, кому в радость забить голову десятком-других будоражащих нервы и воображение историй. Неоднородность гуляющих из уст в уста местных легенд закрепила за собой свойство порождать бесчисленное количество мистических россказней на почве богатой фантазии ответственных за них ораторов, которые знают, что чем отличнее от других выйдет их байка – тем дольше она проживет. И уж всяко поинтереснее будет, нежели скептические предположения об обосновавшихся в тех местах разношерстных бомжах и наркоманах, коим прибежища нет лучше, чем брошенные в челюсти времени застройки.
Вот и Рада Анисимовна невольно сумела вдохнуть новую жизнь в историю времен ее молодости: жил, повествовала она, тогда на еще молодо застроенном пустыре мужчина. Приезжий был, нелюдимый – оттого, вестимо, и предпочевший вступавшим в эпоху индустриализации городам тихую сельскую местность. Ни с кем не общался, ни с кем не знавался, на улицах замечен бывал редко, но до мозга костей – коммунист. Ленина бюст, пока в квартиру затаскивал, лелеял так, словно к живому вождю прикасался. И этим же однажды не на шутку прочих жителей всполошил – вздумалось ему той ночью носиться по всему дому да в двери чужие ломиться. Кричал, что Ленина у него украли. С трудом бедолагу удалось успокоить и выдворить обратно в квартиру – решил тамошний жилой коллектив тогда, что горячка у мужика случилась, ведь неизвестно, за чем он взаперти коротал время.
Однако, как к себе вернулся – так и с концами. Ни слуху, ни духу – ни малейшего признака жизни. Нашли его там через месяц покойничком. Сказали, якобы от туберкулеза загнулся мужчинка и всем соседям его лишний раз перестраховаться не лишним стало бы – не побрезговать профилактикой. С тех пор квартира и пустовала – понятное дело, ведь кто же жить в ней после таких известий захочет? Да вот только мужики, что готовенького выносить помогали, рассказывали потом, будто бы видели того самого «утерянного» Ленина, из-за которого весь дом в свое время перебужен был. Правда, загаженным чем-то щедро – как краской. Жуткой такой краской, грязно-бордового оттенка. Не обратили внимания особого в тот момент – как никак, другим голова была занята.
Время шло, а квартал постепенно расселялся, покуда не превратился в скелет себя прежнего – такой, каким знаком нынче каждому жителю Энска, наводненный устаканившимися слухами схожей природы. И мол, до сих пор ходит там кто-то из ночи в ночь, стеклом битым под ногами шуршит, наблюдает за случайными гостями своих владений – из черных провалов оконных глазниц. Не то сторожит, не то покоя себе найти не может. А днем – возле злосчастного того дома, в котором квартира бедняги расположилась – и вовсе случается кашель услышать – громкий, надрывный. Нечеловеческий. Такой, что кажется, будто и стены, и сам дом задыхаются вместе с неизвестным его обитателем.
«..А Ленин, поди, так там и стоит, если не утащил уже кто. Да кому понадобиться-то может?» – примерно прозвучал финал рассказа, в конечном счете вдохновивший трех юных краеведов на практике убедиться в подлинности услышанного.
Косточка, после окончания условных «занятий» кружка выступивший инициатором похода, уже давно помышлял мыслью о том, чтобы слазить в тамошние места – хотя бы по той причине, что перспектива побывать в таинственной утробе общеизвестных заброшенных домов казалась ему привлекательной сама по себе. Но в одного выбираться «на дело» стремался; да и свидетели нужны были, дабы в случае чего не сказал потом никто, что: «..врет, как дышит, этот белобрысый!».
Прогуливать уроки ему было не впервой, а потому на следующий день Косточка с чистой от притязаний совести душой и преисполненный любопытством, которое не остужалось даже разбушевавшейся погодой – защитой от которой выступила теплая куртка поверх любимого свитера и накинутый на голову капюшон взамен нелюбимых пареньком шапок, – поджидал своих «подельниц» в условленном месте: за символических размеров торговым ларьком неподалеку от школы.

Ой, какие они втроем молодцы - договориться прогулять вышло как-то будто бы само собой, а вот куда идти, они даже толком и не поняли. Арина многозначительно хмыкнула, закинула в рот очередную горсть сухарей и убрала пакетик в карман.
- А хрен его знает, но в школу я не пойду, я с собой учебники не взяла, - переминаясь с ноги на ногу, Арина отчаянно вспоминала подробности историчкиной истории (каков каламбур, а!), - Давайте в дороге чтоль мозгами пораскинем, а то чего тут стоять будем как долбоебы.

И, потихоньку, всей своей небольшой компанией, они выдвинулись в путь. Мимо шли какие-то люди, но на удивление густой снегопад не позволял ни ребятам вглядываться в лица прохожих, ни прохожим присматриваться к ребятам. Неплохой подгон от погоды, учитывая то, что мимо них, по всей видимости, только что прошла их дражайшая математичка, и даже не посмотрела в сторону малолетних прогульщиков. Впрочем, вполне возможно, что Арине не более чем показалось, но если так, то везение и впрямь было невероятным.
- Короче, - подала голос Арина, - Я тут чего прикинула. Дом Анисимовна не называла, но говорила же, что тот черт с бюстом Ленина жил на седьмом, кажись, этаже. Там почти все пятиэтажки, так что в принципе...  Сколько там девятиэтажек? Две? Три? В принципе, не так уж и много нам искать надо будет.

Сунув руку в карман, Арина выудила оттуда остатки сухариков. Лениво хрустя ими (вперемешку с периодически попадающим в пачку снегом) Рина брела вслед за своими одноклассниками. Что же, надо признать, что Энск был не так плох, если почти полностью спрятать его за снегом, ха-ха. А если серьезно, то уж лучше так, чем когда все до тошнотворного серо и представляет из себя чавкающую мешанину из дождя и говна под ногами. Хотя, конечно, Арина предпочитала теплое время года (и не только из-за каникул).
И вот, к моменту, когда остатки крошек из пачки (самое пропитанное вкусоусилителями и оттого самое вкусное!) Арина вытряхивала себе в рот, они стояли перед пустынной улицей. Белый снег только сильнее оттенял пустые черные дыры безжизненных окон. Прищурившись, Арина выцепила взглядом пару домов повыше, которые, судя по всему, и были их целью.
- Шеи себе не посворачивайте только, - доброжелательно напомнила Арина, утилизуя упаковку от сухарей в пустую трубу убогенького ржавого ограждения.