13.12.2006, Следствие ведут краеведы
Мужичок приезжий был, нелюдимый – оттого, вестимо, и предпочевший вступавшим в эпоху индустриализации городам тихую сельскую местность. Ни с кем не общался, ни с кем не знавался, на улицах замечен бывал редко, но до мозга костей – коммунист. Ленина бюст, пока в квартиру затаскивал, лелеял так, словно к живому вождю прикасался. И этим же однажды не на шутку прочих жителей всполошил – вздумалось ему той ночью носиться по всему дому да в двери чужие ломиться. Кричал, что Ленина у него украли. С трудом бедолагу удалось успокоить и выдворить обратно в квартиру – решил тамошний жилой коллектив тогда, что горячка у мужика случилась, ведь неизвестно, за чем он взаперти коротал время.
Однако, как к себе вернулся – так и с концами. Ни слуху, ни духу – ни малейшего признака жизни. Нашли его там через месяц покойничком. Сказали, якобы от туберкулеза загнулся мужчинка и всем соседям его лишний раз перестраховаться не лишним стало бы – не побрезговать профилактикой. С тех пор квартира и пустовала – понятное дело, ведь кто же жить в ней после таких известий захочет? Да вот только мужики, что готовенького выносить помогали, рассказывали потом, будто бы видели того самого «утерянного» Ленина, из-за которого весь дом в свое время перебужен был. Правда, загаженным чем-то щедро – как краской. Жуткой такой краской, грязно-бордового оттенка. Не обратили внимания особого в тот момент – как никак, другим голова была занята.
Время шло, а квартал постепенно расселялся, покуда не превратился в скелет себя прежнего – такой, каким знаком нынче каждому жителю Энска, наводненный устаканившимися слухами схожей природы. И мол, до сих пор ходит там кто-то из ночи в ночь, стеклом битым под ногами шуршит, наблюдает за случайными гостями своих владений – из черных провалов оконных глазниц. Не то сторожит, не то покоя себе найти не может. А днем – возле злосчастного того дома, в котором квартира бедняги расположилась – и вовсе случается кашель услышать – громкий, надрывный. Нечеловеческий. Такой, что кажется, будто и стены, и сам дом задыхаются вместе с неизвестным его обитателем.
«..А Ленин, поди, так там и стоит, если не утащил уже кто. Да кому понадобиться-то может?» – примерно звучал финал рассказа.

Пошли мы, короче, как-то раз с пацанами в заброшку. Ну, знаешь, как всегда - посмотреть, чего там вообще есть, пивка выпить. Санька вон даже гитару прихватил, думали, посидим нормально. Ну пришли, посидели, пивка выпили, поболтали нормально. К вечеру уже дело шло, кстати.
Ну и тут у Чапы нашего в жопе, видать, что-то засвербило. Чего, реально Чапу не знаешь? Витька Чапин это, ебанутый он, менты его вроде за то, что порезал какого-то бича, взять хотели, но что-то у них не сошлось, да и отпустили его. И хер знает, он был, или не он. Но в принципе... Быть может, и он, семейка-то его тоже ебанутая. Ты не подумай, в целом парень нормальный, пока не выпьет. Но кто ж ему пить запретит, он меня на две головы выше и вдвое шире...

Сказал кто-то Чапе, что в какой-то квартире пустой внезапно цветмета нашел. Любой нормальный человек у виска пальцем покрутит - какой, блядь, здесь цветмет, все растащили уже. Но не, Чапу логикой не возьмешь, решили походить с ним, чтоб увидел, что ничего тут нет, и успокоился. Подорвались, пошли. Ясное дело, нихера по квартирам нет, все нараспашку. Мебель если где какая и осталась, то просто деревяшки голые, а чаще и ее не было. Один шкаф Чапа открывает, а там насрано кем-то, прям на полку. Лицо у него  было - обхохочешься. Но это ж Чапа, его и гора говна не остановит.
На третьем, вроде бы, этаже, под ногами какие-то бумажки заметил. Ну бумажки и бумажки, там вообще какого-то говна полно. Только эти были желтые, тетрадные, и одинаковые. Ну, знаете, кто-то листы из тетрадки в клетку как будто на равные кусочки порвал. Даже не ножницами порезал. И все бы ничего, только из таких бумажек тетрадей двадцать насобирать можно было? Я тогда подумал, что нарк какой-то развлекался.
На некоторых что-то написано было, только я не запомнил, что. Может и вообще какая-то абракадабра.

Пока я на листочки залип, Чапа засуетился. Нашел он, короче, закрытую дверь. На хороший такой замок закрытую. В заброшке. Обрадовался прям, засуетился, а он, типа, говорил, а мы, типа, не верили. Только дверь эту он так и не открыл - долбился в нее, как ненормальный, ножом своим в замке ковырялся. Нож этот, говорит, из вещдоков в мусарне спиздил, когда его приняли, прикинь? Но я думаю, гонит.
Я чего-то Чапиным энтузиазмом не проникся, и присел с пацанами на ступеньки покурить. Чапа вспомнил, что этажом ниже молоток какой-то находил, побежал за ним. Мы сидим, угораем с него, Димас подошел к двери, постучал, и говорит, мол, братуха, ты лучше по добру открой, а то этот ебанутый от тебя точно не отстанет. Чапа с лестницы его хуями кроет, идет с молотком.

И тут мы слышим, как за дверью что-то шкрябает. Димас отскочил от двери, обосрался явно, хотя виду не подавал. Все заткнулись разом, замок щелкнул, и, ты прикинь, дверь открылась. На ма-аленькую такую щелочку, не нараспашку. И не видно в этой щелочке ничего.
Струхнул, походу, даже Чапа. Мы молча докурили, а из-за двери... Ну бля, даже не знаю, как сказать. Хуевое как будто что-то там было, короче, лезть туда никто не захотел. Ну, кроме Чапы, он же ебнутый. Мы сказали, типа, пойдем, он на нас ругнулся, мол, ссыкуны мы все, но явно сам обосрался. Так и стоял перед дверью, пока мы спускались.

Дверь потом, вроде, хлопнула. И все. Не видели мы больше Чапу в тот вечер. Вернулись к той двери, а она опять закрыта, на замок. В дверь стучать никто не стал, покричали "Чапа-Чапа", да решили расходиться. Димас еще рядом с дверью какой-то крестик мелом приметил, с другой стороны второй маркером пририсовал зачем-то. С него станется, конечно, его мамаша по церквям таскает все.
И разошлись мы.

А Чапу на другом конце города через пару дней нашли. Чапа совсем дурачком тогда был, лечили ему, ну, голову. Вернулся через пару месяцев, поживее вроде, только нервный какой-то стал, да не такой борзый. И с нами тусить перестал.

Началась эта славная история с того, как помер Палыч. Палыч - это старый одноглазый заводской кот, которого сюда приволок котенком какой-то сердобольный заводской работяга. Лет двадцать ему уже точно исполнилось, для почти бездомного кота он был настоящим долгожителем. Работяги, тем не менее, чуть не плакали, когда я им сказала, что Палыч того, отошел в свой кошачий рай. Они ему и на ветеринара всем цехом скидывались, и возили котейку аж до Омска. Пару недель в цеху был настоящий траур - более искренний, чем когда пьяный начальник цеха сломал себе шею, надо сказать.
Мы с девчатами покумекали и решили, что дальше видеть их унылые лица выше наших сил. Чтоб вы понимали: Палыч в нашей столовой был такой же частый гость, как в их бытовках, так что их тоску по преставившемуся коту мы могли понять. Нам и самим было без него пустовато.
Вот так мне и было поручено вручить мужикам нового питомца. Строго говоря, мы все решили поискать кота по дороге домой, но Нинка и Ленка живут тут совсем рядом, а мне до дома еще пройтись надо. Так что с гораздо большей вероятностью животину встретить могла как раз я.

И вот, иду после работы, глаза вылупила, ушки на макушке. Коты попадались, но уже взрослые, матерые, уличные, а с этими пропитыми обалдуями не всякий вольный кот уживется, тут нужен малыш совсем, чтоб привык к обстановке. Да и то, что Палыч был в цеху с самого своего котячества, было для мужиков вы не представляете себе каким поводом для гордости!
Уже почти пришла домой, иду рядом с больничкой нашей недостроенной. И слышу вдруг, тихое такое мяуканье оттуда, слабенькое-слабенькое.
Ну, думаю я, вот и мужикам радость будет! Захожу в больничку, не жалея туфлей новых, и правда, слышу - мяукает. Жалобно-жалобно так.
Не плачь, маленький, думаю, сейчас тетя Вера тебя заберет отсюда, приласкает да обогреет.

Иду на мяуканье, и нос морщу - поначалу-то было незаметно, а чем глубже захожу, тем запашок сильнее. Пахнет, знаешь, ядреной такой хлоркой, как будто средство для засора какого, только совсем жесткое. И еще чем-то... Как будто перемешали эту хлорку с борщом лежалым.
Аж слезы на глазах выступили. Но я ж сердобольная, а дите мяукает, иду дальше.
Вышла, вроде, к тому окну, из которого плач его слышала, а запах там такой, что аж кожу защипало. Лежит на полу малыш котячий, кроха совсем, а лапки его задние - в луже слизи. Как бы тебе эту слизь описать... Сопли. Вот серьезно, просто лужа соплей - сама по себе жиденькая, а плавают в ней словно бы всякие козявки. Ты уж прости, что гадость такую рассказываю, но правда ж видела.
Беру дитенка на руки, вытираю с лапок рукавом кровь, а слизь эта прямо с шерсткой его отходит. Воет, бедненький, я сама уж в слезы, и пошла оттуда поскорее. Заплутала малость на нервах, да вышла к лестнице в подвал. И такой вонью оттуда меня обдало, что я чуть сознания не лишилась.

Чем кончилось? Да чем, ушла я оттуда, дитю лапки подлатали, мужики Сан Санычем назвали. На больничном, правда, недельку полежала, да рука до сих пор зудит под тем местом, об рукав на котором я котячьи лапки вытирала.
А, не знаю уж, совпадение это, может, но иногда открываю кран дома, вода не идет-не идет, а потом как плюнет оттуда козявку... Прямо как те, что в слизи плавали...

Было это год назад, я тогда еще училась в школе. В конце второй четверти заболела, и надо было контрольную по истории написать после уроков. У Рады Анисимовной уже сидели другие ребята, которым тоже что-то надо было досдать или пересдать. Дала она нам по конфетке,
раздала задания, и села за свой стол. У нее ж оно как? Опыт, все-таки - может своими делами заниматься, а как попытается кто телефон достать, в учебник заглянуть, или как-то сжульничать, моментально палит. У одного мальчика она в итоге рюкзак и телефон забрала.

Я уже почти дописала к тому моменту, как вдруг свет мигнул и погас. Рада Анисимовна забурчала что-то про "да как же так-то, что это такое", забрала у нас листочки, и пошла выяснять, что произошло. Минут десять ее не было, мы с ребятами уже обсудили даже, кому что писать, тот мальчик в учебнике подсмотрел свое задание. И тут влетает Рада Анисимовна. Честное слово, никогда ее такой раньше не видела, она же всегда спокойная очень, а тогда казалось, что еще чуть чуть, и она трястись начнет. Дала нам еще по конфете, задернула шторы и сказала, чтоб мы тут посидели тихо какое-то время. Мимо Андрей Тарасович шел, заглянул к нам и резко так сказал, чтобы занавески не открывали, Рада Анисимовна ему кивнула серьезно так. И все бы ничего, но в класс он не заходил, только голову сунул, а я так сидела, что было его частично видно, и он держал ружье. У меня аж мурашки по спине побежали.
Они быстро ушли, Рада Анисимовна закрыла класс на ключ. Сидели мы молча. Через некоторое время меня шепотом подозвала одноклассница Ксюша. Бледная и дрожит. Она сидела так, что в щелку между шторами можно было видеть кусок окна. Я пересела к ней и стала смотреть.

За окном уже было совсем темно. Фонари не работали. Окна класса выходили на речку и лес. И вот там, на другом берегу, туда-сюда ходили люди. Вернее, можно было разобрать только их темные силуэты. Ходили они как-то странно, бесцельно и бессистемно, туда-сюда. В какой-то момент мне еще показалось, как будто бы от движения их конечности растягиваются и подрагивают как желе. Ксюша вцепилась в мою руку и начала бормотать Отче Наш. Остальные ребята это заметили, шепотом спросили, в чем дело, я их подозвала, и вот мы вчетвером сидели смотрели, как ЭТО по ту сторону берега колобродит. Время от времени существа выходили на заледеневшую реку и возвращались обратно к лесу.
Так прошло еще полчаса, во время которых Ксюша непрерывно бормотала молитвы, а остальные ребята молча смотрели в узкую щель между шторами. Потом резко включился свет, через некоторое время дверь открыла снаружи Рада Анисимовна, вернувшаяся к своему обычному состоянию. Она напоила нас чаем, успокоила Ксюшу и сказала, что скоро родители приедут за нами. Посмотрела, что мы в наших листочках написали, и даже без устного опроса поставила всем не ниже четверки. Я осторожно спросила у нее, что произошло, и что это были за силуэты.
Рада Анисимовна ответила, что это были заплутавшие туристы, но, по-моему, сама не поверила в то, что говорила.
И сейчас, спустя год, я думаю: а как поверить, если эти существа выходили на лед и не проваливались, хотя зима была очень теплой и речка так и не замерзла достаточно, чтобы люди могли по ней ходить?

Я в Энске всего раз в жизни был, но мне хватило. Гостил в какой-то деревне под городом у родителей своей тогдашней тян, поезд мой прибыл поздно ночью. Договоренность была такая: ее батя заезжает за мной в центре города и везет к ним.
Вышел я с вокзала и как будто бы попал в город-призрак. Тишина такая, что было слышно, как у меня, столичного жителя, волосы на голове зашевелились. Гнетущее такое ощущение полной безжизненности, даже ни одного захудалого гопничка с пивом (это мне потом объяснили, что они по ночам в другом месте кучкуются просто). Ну тогда впечатления, конечно, были самые интересные.

И вот, иду я такой по улице Ленина, кроме моих шагов и шелеста колесиков чемодана - ни звука. Кот прошмыгнул мимо - и на том спасибо, а то уж был готов поверить, что все тут вымерли. Хотел перекусить - но хрен вам, единственный круглосуточный ларек с выпечкой видел на вокзале, а продукция там была чего-то... не первой свежести. Решил дотерпеть до дома тянки.
И вот, передо мной нужная остановка. Я присел на лавочку, поставил чемодан рядом, сверился с часами на телефоне, и до назначенного времени оставалось еще минут десять. Попытался поиграть в змейку на телефоне, но обстановка как-то не располагала к тому, чтобы терять бдительность (да, я чутка параноик). Так что я просто сидел и втыкал в окружение.
И вот, посреди этой мертвецкой тишины, появился звук. Я даже не заметил, когда именно. Какой-то стариковский голос пел, вроде бы. Заунывно-заунывно, и мелодия была по типу чего-то народного, но очень непривычная, я таких не знал. Слов тоже разобрать не получалось. Слушать поющего посреди ночи деда все равно было веселее, чем просто ничего не делать, так что я стал пытаться понять, откуда вообще доносится его песня. Когда понял - чуть в штаны не наложил. Дед пел чуть в стороне от меня... из под земли! Не из подвала, до ближайшего дома было еще метров пять, дедово пение натурально раздавалось из под земли.
Вот под него я сидел неподвижно еще минуты три, и вдруг услышал звук машины. Слава богу, ко мне приехал отец тянки, и как только появился шум двигателя, дедово пение затихло. Мы с ним постояли покурили, дед так и не запел опять.

Вот такая вот история, с тян кстати мы расстались через полгода, потому что она оказалась лютой блядью.